Я. А. Пономарев

Интуиция существует!

отрывок из книги "Психика и интуиция"

Традиционная психология сводила психическое к внутреннему, субъективному миру человека — к комплексу тех переживаний, которые возникают в самонаблюдении (интроспекции). Эта психология не выявляла психического со стереоскопической отчетливостью. Она изображала его лишь в плоскостной, весьма обедненной проекции. Ошибочный тезис об абсолютной идеальности психического (основной тезис традиционной интроспективной психологии) отвергал, по существу, объективную реальность психического, вырывал его из общей системы связей материального мира и закрывал тем самым путь к его полнокровному исследованию. Поэтому традиционная психология и не вскрывала интересующие нас психологические механизмы познания, в том числе и психологический механизм интуиции. Интроспективная психология отождествляла мышление с познанием.

В плане познания интуиция действительно выступает как непосредственное знание. Поэтому ее механизм не входит в сферу гносеологического анализа, он принимает интуицию как совершившийся факт, рассматривая ее лишь в отношении к опосредствованному знанию. Этот анализ охватывает лишь одну сторону интуиции, в которой она выступает как отображение действительности. Исходный элемент для познания интуиция — нижняя граница, до которой спускается гносеологический анализ. Механизм интуиции лежит за границей этого анализа. Он является предметом конкретно-научного, и прежде всего психологического, исследования. Обоснование правомерности и необходимости конкретно-научного анализа интуиции — первая задача современного этапа изучения ее механизмов.

Взгляд на психическое как на специфическое для субъекта взаимодействие с объектом и есть тот плацдарм, к которому мы пришли в итоге проделанного пути. Он дифференцирует не расчлененные раньше понятия познания и мышления и дает возможность рассматривать мышление как конкретно-научный, психологический механизм индивидуального познания.

Традиционная психология, не расчленяя познание и мышление, по существу давала лишь хорошо знакомые нам по собственному опыту характеристики оречевленных, означенных психических моделей, описывая их как копии, то есть чертами отображенных в этих моделях предметов и явлений объективной действительности. Основным методом традиционной психологии было самонаблюдение, и потому она не могла уловить колыбели этих явлений — первичных психических моделей. Эти исходные психические образования не осознаются. Поэтому они пе представлены во внутреннем мире человека и не даны в самонаблюдении. Выявить эти модели можно только путем опосредствованного познания и объективными методами исследования.

Сознательно встать на такой путь изучения психических явлений можно лишь при условии, если наше понимание природы психического не будет сводиться к представлению о внутреннем, субъективном, идеальном мире человека, а расширится до представления о психическом как об одной из качественно своеобразных форм взаимодействия материальных реальностей — сигнального, информационного взаимодействия субъекта с объектом. Механизмы непосредственного знания можно обнаружить лишь в сфере этого взаимодействия.

— Возможно, все это и так,— может возразить нам читатель,— но одними общими рассуждениями никого убедить нельзя. Нужны факты! Есть ли они?
— К счастью, есть! Они, как грибы в лесу, рассыпаны по всей психологии. Но не видно еще пока грибников. Собрать эти факты — ближайшая задача конкретно-научной психологии.
— Допустим. Но где хотя бы один сорванный гриб?
— Смотрите, вот он!

Вопрос о психологической природе интуиции есть вопрос о механизме решения задачи, которое не может быть прямо получено путем логического вывода. Это тот случай, когда для необходимого преобразования ситуации задачи у субъекта не хватает знаний. В естественных условиях подобные случаи наиболее ярко обнаруживаются в творчестве изобретателей. Непосредственно творческую деятельность, к сожалению, нельзя подвергнуть экспериментальному исследованию. Для этого ее необходимо моделировать.

Такое моделирование не сводится, конечно, лишь к постановке перед испытуемым условий какой-либо творческой задачи. Простое наблюдение за ходом решения не даст больше того, что уже было сделано психологами раньше. Необходимо моделировать не столько условия творческой задачи, сколько условия творческой деятельности. Те действия, которые складываются у изобретателя в естественном процессе творчества, в эксперименте должны планомерно вызываться у испытуемого. Только в этом случае можно найти скрытые в естественном творчестве причины, приводящие к открытию нового.

Примером такого моделирования могут послужить опыты, описанные автором этих строк в другой работе. [ См. Я. А. Пономарев. Психология творческого мышления. I960]

Основой для проведения серии таких опытов послужил факт, обнаруженный автором при изучении психологических особенностей решения одной из задач на смекалку. Эту задачу мы назвали «Четыре точки». Вот ее условие.

Даны четыре точки (рис. 5); требуется провести через эти четыре точки три прямые линии, не отрывая карандаша от бумаги, так, чтобы карандаш возвратился в исходную точку.

Испытанию подвергались взрослые люди, достаточно знакомые с элементарной геометрией. Время для решения ограничивалось 10 минутами.

Для людей, которым известен принцип решения подобной задачи, ее логический анализ не представляет никакой трудности. Вот он. Четыре точки можно рассматривать как вершины воображаемого квадрата. Требование возвратиться карандашом в исходную точку означает необходимость начертить замкнутую фигуру. Замкнутая фигура из трех прямых — обязательно треугольник. Решение заключается, следовательно, в том, чтобы описать около квадрата треугольник.

Однако, подвергнув данному опыту более 600 человек, мы не наблюдали ни одного случая такого решения. Все без исключения испытуемые после ряда попыток (подобных тем, которые изображены на рис. 6) прекращали решение и признавали задачу нерешаемой.
Решение было совсем рядом. Надо было только вырваться за пределы участка плоскости, ограниченного точками. Но такая простая идея никому не приходила в голову — все 600 человек оставались внутри участка.

Возможно, кто-нибудь пожелает повторить эти опыты. В таком случае необходимо иметь в виду, что их постановка требует особой тщательности. Необходимо строго придерживаться приведенного нами текста условия задачи, не вносить в него никаких изменений. Не следует особо выделять интонацией отдельные места условия при чтении его вслух или повторять условие по частям. Из ответов на возможные вопросы испытуемых допустимо лишь повторное чтение всего услоцеликом. Если задача дается двум или нескольким людям, то нельзя допускать между ними общения. Лучше всего условие задачи давать испытуемому в письменном виде и оставлять его в одиночестве.

Убедившись в том, что вероятность самостоятельного решения (в течение 10 минут!) этой задачи испытуемыми практически исключена, мы попытались натолкнуть испытуемых на решение путем различного рода подсказок.

Поразительным оказался результат особого рода подсказки, которая, казалось, должна была бы привести испытуемого к правильному решению. Испытуемому объяснили правила игры в хальму. Затем по правилам игры он должен был перескочить на шахматной доске одним ходом белой фишки через три черных так, чтобы белая фишка возвратилась на свое место (рис. 7).

Предлагался и шахматный этюд (рис. 8). Испытуемый играет черными. Он обязан тремя ответными ходами съесть три белые пешки. Первый ход белых.

Игра развертывается так:

1. с7 —с8Ф  Фа8:с8
.   2. а5 —а6     Фс8 : а6
.   3. а7 — а8Ф Фа6 : а8

После таких подсказок на шахматную доску накладывалась калька с нанесенными на ней четырьмя точками (рис. 9). Испытуемого просили решить головоломку «Четыре точки». Казалось бы, решение должно прийти немедленно. Ведь недавно та же самая рука двигалась по верному маршруту. От испытуемого требовалось лишь повторить то, что им только что было проделано.
Однако здесь впервые обнаружился неожиданный и на первый взгляд удивительный факт: такая подсказка не помогала решить задачу! Когда в хальму или в шахматы играли перед головоломкой «Четыре точки», решение не приходило.

Убедившись в этом на многих опытах, мы переменили порядок: вначале испытуемому предлагали немного поломать голову над «Четырьмя точками», а затем усаживали его за шахматы или хальму. Теперь подсказка приводила к нужному результату. Половина испытуемых почти мгновенно решила головоломку.

Эта часть наших опытов описана В. И. Орловым в его уже упоминавшейся книге «Трактат о вдохновенье». В. И. Орлов делает к ним следующую любопытную приписку:

«И если бы в некоем царстве, в некоем государстве, по примеру «Истории замечательных изобретений», создавалась бы «История замечательных головоломок», и в ней тоже, как водится, содержались бы и притчи и анекдоты, то одна из притч прозвучала бы примерно так:

«Не могу не поделиться с потомками тем,— сообщает в своих мемуарах Великий Головолом,—как мне удалось решить знаменитую проблему четырех точек.

Много дней я трудился над ней за рабочим столом, не разгибая спины, и извел рулон папируса. Как-то раз, совсем уже отказавшись от непосильной задачи, я зашел в кофейню поиграть с приятелем в шахматы. Партия складывалась неудачно. Безуспешно пытался я провести свои пешки в ферзя.
И тут нашло наитие. Как сверкнуло что-то... Я увидел головоломку решенной. Треугольник из прямых линий соединял четыре точки. С криком «эврика» я выбежал из кофейни».

Счастливец бежал по улице, крича «эврика», полагая, что в кофейне на него нахлынуло вдохновенье. А ведь это клетчатая доска прошептала ему подсказку, но он даже и не заметил, кто шептал».

Может быть, это и есть один из видов интуиции?!

Не имеет значения, что описанные опыты представляют собой почти предельно упрощенную и очень грубую модель кульминационного момента изобретения и открытия. При моделировании ситуации творческой задачи с целью изучения психологического механизма ее решения не важны конкретные особенности объекта — чем он проще, тем удобнее для исследования. Важно лишь, чтобы с помощью такого объекта можно было построить задачу, для решения которой необходима интуиция.

Если же решение «Четырех точек» после игры в хальму или шахматы — действительно интуитивное решение, мы можем научиться управлять им, исследовав нашу модель детальнее.

Нет необходимости подробно описывать здесь дальнейшие опыты, поставленные с этой целью (они описаны в «Психологии творческого мышления»). Скажем лишь о главном.

Итак, был установлен основной факт: если дать подсказку до задачи, то подсказка не помогает; если же дать ее после задачи, а затем-вновь задачу, то задача решается.

В обоих случаях и подсказка и задача совершенно не меняются, меняется только порядок их следования. Вспомним мост Броуна. Висящую паутину наверняка видело до Броуна множество людей, в том числе и инженеров. Но никто из них на этом основании не построил висячий мост. Несомненно, что и сам Броун много раз прежде видел эти серебряные нити. Однако это не помогло ему сразу создать нужную конструкцию. Необходимо было вначале бесплодно побиться над задачей, и лишь после этого паутина заговорила.

Броун нашел принцип решения без рассуждений. Он буквально увидел его. Это и была интуиция.

В основу гипотезы, объясняющей механизм такого явления, нами был положен факт неоднородности результата действия в ситуации подсказки — наличия в нем прямого (осознаваемого) и побочного (неосознаваемого) продуктов.

Рассмотрим этот результат.

Более наглядно его двойственность выступает в других опытах, в принципе аналогичных тем, о которых мы только что говорили.

рисунок 10

Испытуемому давались картонные планки (рис. 10,а), на которых были начерчены линии, и дощечка со шпильками (рис. 10,6). Надо было наложить планки на шпильки так, чтобы концы линий совпали друг с другом. Испытуемый довольно быстро проделывал нужные действия и выявлял рисунок, в данном случае — овал (рис. 10,в).

Объективно зафиксированный результат действия имел, по нашему предположению, двойственную характеристику. Та его часть, которая отвечала поставленной цели, выступала в виде рисунка. Она должна была осознаваться испытуемым, фиксируясь в означенной психической модели. Это и был прямой продукт действия. Та же часть результата действия, которая возникала вне прямой зависимости от достижения поставленной цели, выступала в виде треугольника, образованного разложенными планками. Она не осознавалась испытуемым, но все же фиксировалась им на уровне элементарного мышления, в первичной психической модели. Это был побочный продукт действия.  Испытуемый придавал планкам нужное расположение, конечно, без сознательного намерения. Для правильного решения задачи такое расположение было неежным. Конкретные особенности используемых предметов как бы вели испытуемого к образованию треугольника.

На основании этой гипотезы можно предположить, что в случае, когда подсказка предшествует задаче, та часть результата действия, которая является ключом к решению задачи (треугольник), оказывается на положении побочного продукта. Она не осознается и не может быть поэтому непосредственно использована как средство решения задачи. Однако при определенных условиях (когда задача предшествует подсказке, а затем вновь следует за ней) возникает возможность осознания этой части результата действия, то есть превращения побочного продукта в прямой,— в итоге задача решается.

Неоднородность объективного результата действия (представленного разложенными планками) не вызывала сомнения и не нуждалась в доказательстве. Рисунок в форме овала явно отличался от треугольника. Однако это же самое нельзя прямо сказать о субъективном результате действия, об отражении объекта, которое возникало у субъекта в итоге его взаимодействия с объектом.

Для выявления двойственности субъективного результата требовалось доказать:

во-первых, что не только прямой, но и побочный продукт действия приобретает известное отражение;

во-вторых, что отражение побочного продукта действия отлично по форме от отражения прямого продукта.

Иначе говоря, надо было доказать, что формы взаимодействия субъекта с разными частями объекта были неодинаковы, что одна часть объекта была отражена в означенной, оречевленной модели, а другая — в первичной, неосознаваемой. Следовательно, надо было доказать существование неосознаваемого психического отражения, что резко противоречило данным самонаблюдения.

Ответ на эти вопросы потребовал анализа субъективного результата действия путем цикла специальных опытов.

В наиболее простых из этих опытов испытуемым давалась одна подсказка (без задачи). После того как испытуемые выкладывали нужный рисунок, дощечка с планками убиралась и им предлагалось по памяти начертить рисунок, который они только что составили. Все испытуемые легко делали это.

Затем предлагалось, также по памяти, начертить расположение планок. В условиях тщательно проведенных опытов испытуемые не смогли этого сделать.

Непосредственная цель действия обусловливала воспроизведение лишь прямого продукта этого действия.

Как же добиться воспроизведения побочного продукта? Прямая словесная просьба оставалась безответной: у испытуемых не было оречевленной модели расположения планок. Но если у них была первичная модель этого расположения, побочный продукт можно было воспроизвести непосредственным воздействием вещей.

Мы давали испытуемым планки, повертывая их обратной стороной (нанесенные линии скрыты), и просили восстановить их расположение, но теперь уже без помощи рисунка и шпилек. Наше предположение оправдалось: многие испытуемые правильно раскладывали планкп (особенно после многократного выполнения подсказки). Следовательно, побочный продукт тоже был отражен, хотя и в иной форме, нежели прямой. Гипотеза о неоднородности результата действия в ситуации подсказки была в общих чертах доказана *.

Отражение побочного продукта действия и есть то зерно, из которого вырастает интуиция.

Подробное изучение особенностей этого продукта показало, что ни процесс, ни результат его отражения непосредственно недоступны самонаблюдению. Формирование побочного продукта заранее не учитывается, не предвидится человеком. Оно не вытекает из его сознательного намерения, а складывается благодаря несущественным (с точки зрения действующего человека) особенностям ситуации. Эти особенности непосредственно безразличны по отношению к той конкретной цели, которой в данный момент сознательно руководствуется человек. Поэтому человек их не замечает.
Вместе с тем при определенных условиях побочный продукт оказывается способным ориентировать, регулировать действия человека. Ориентировка эта весьма своеобразна. Человек никогда не способен дать правильный отчет о своих действиях, организованных на уровне элементарной формы психического взаимодействия, то есть опирающихся на отражение побочного продукта, на первичную психическую модель. Более того, результат такого действия всегда вызывает у человека удивление (если этот результат попадает, конечно, в зону его сознательно целенаправленного внимания): он кажется ему беспричинным.

Когда же возникает интуиция?

В большинстве случаев, действуя в проблемной ситуации, исследователь прежде всего использует имеющиеся у него знания (представленные означенными моделями), осуществляет логический анализ ситуации. Но рациональные, сознательно организованные действия во взаимодействии субъекта с объектом при решении творческих задач всегда имеют определенные границы. Для решения проблемы таких действий может оказаться недостаточно. С их помощью, скажем, можно будет лишь очертить район поиска. Тогда единственным источником расширения знаний становится побочный продукт действий (представленный первичными моделями). Это приобретенный непроизвольно, не осознаваемый исследователем опыт, как бы навязанный теми предметами, с которыми ему приходилось действовать. Открытие нового происходит тогда, когда складываются условия, обеспечивающие переориентировку, перевод удачно сложившегося побочного продукта действия в форму прямого, иначе говоря, когда создается возможность осознания этого побочного продукта, включения его в сферу высшей формы взаимодействия субъекта с объектом. После осознания побочного продукта соответствующие интуитивные знания включаются в сознательно организованный опыт, обогащая и расширяя его.

Позднее эти знания могут быть оречевлены, выражены в знаковых моделях обычного языка, формализованы посредством метаязыка и т. п. Они, таким образом, могут совсем перестать быть знаниями интуитивными. Однако по способу происхождения они всегда останутся интуитивно добытыми знаниями.

Каковы же условия, благоприятствующие интуиции?

Это центральный вопрос проблемы психологии творческого мышления. Нет необходимости рассматривать его здесь подробно. Важно лишь отметить, что такие условия могут уже сейчас успешно изучаться. Некоторые из этих условий удалось выявить средствами строгого эксперимента, в том числе, например, условия перевода побочного продукта на положение прямого.

Уже отмечалось, что перевод побочного продукта на место прямого оказывается возможным только тогда, когда задача предшествует подсказке. Попытки решить задачу до подсказки безуспешны, но они не бессмысленны. Наоборот, они совершенно необходимы. В ходе этих попыток возникает особое состояние (назовем его поисковой доминантой). Именно эта доминанта и определяет особенность последующей ориентировки в ситуации подсказки, что в конечном итоге приводит к решению задачи.

Вместе с тем даже этот найденный порядок (задача — подсказка — задача) далеко не во всех случаях обеспечивает последующее решение задачи. Для успеха важны еще и другие условия. Вот некоторые из них.

Уже в начальных опытах (кратко описанных выше) удалось подметить, что прежде, чем признать задачу «Четыре точки» нерешаемой, подавляющее большинство испытуемых проделывает примерно одинаковое количество попыток ее решения (10—12). В последующих опытах обнаружилось, что успех решения задачи после подсказки зависит от того, на какой стадии решения задачи (до подсказки) поиск обрывался. Наибольшего успеха добивались в дальнейшем те испытуемые, которые доходили до второй половины этого поиска. Специальные исследования этого обстоятельства позволили сделать вывод, что наиболее благоприятные условия для последующего решения задачи складываются в тот момент, когда испытуемый, отыскивая решение задачи (до подсказки), исчерпывает неправильные приемы, но еще не достигает той стадии, на которой гаснет поисковая доминанта (когда испытуемый окончательно убеждается в собственном бессилии решить задачу).

Перенося это положение в условия реальной творческой деятельности человека, можно сказать, что успех возникновения интуитивного решения зависит от того, насколько исследовалю удалось освободиться от шаблона, убедиться в непригодности ранее известных путей и вместе с тем сохранить увлеченность задачей.

Методика описанных опытов позволяла постепенно усложнять условия как подсказки, так и самой задачи, совершенно не изменяя при этом самих их принципов. Это дало возможность выявить еще несколько интересующих нас условий.

Оказалось, что, чем больше насыщать содержание прямого продукта действия в ситуации подсказки, чем больше этим заинтересовывать испытуемого, тем менее возможно последующее решение задачи.

В реальных условиях творчества это должно означать следующее: интуитивное решение тем вероятнее, чем менее содержательна прямая цель действия, в котором исследователь наталкивается на побочный продукт, объективно содержащий в себе ключ к решению проблемы. Оказывается, бессмыслица иногда может привести к открытию!

Усложнение задачи (до подсказки), при прочих равных условиях, приводило к тому, что подсказка не помогала решить даже неусложненную задачу. С другой стороны, аналогичное усложнение задачи (после подсказки) также было весьма отрицательным.

Поэтому в реальных условиях творчества всегда необходимо стремиться к предварительному максимальному упрощению проблемы, к ее предельной схематизации.

Было установлено также, что успех решения задачи находился в зависимости от степени автоматизации того способа действия, которым осуществлялось выполнение подсказки. Чем менее автоматизирован был этот способ, тем лучше решалась задача. Шахматный этюд, например, больше помогал плохим шахматистам, чем хорошим.

Значит, натолкнуться на интуитивное решение в реальном творчестве больше шансов, делая что-либо малопривычное.
Можно было бы указать и на другие вскрытые в эксперименте условия, благоприятствующие интуиции. Но не в этом задача данной книги. При всей бедности имеющихся пока сведений о механизме интуиции, ясно одно: что он не является неразрешимой загадкой, что его можно и необходимо исследовать. И это самое главное.

Источник: Я.А. Пономарев "Психика и интуиция", Москва 1967